| Вт, Мар 11, 2003 06:32am Алкаш (с бакалеи) - 7722 d back | ↑↓ |
|---|
ЭПИТАЛАМА
Баталия развернулась вокруг злоупотребления спиртным, когда сдавался в печать мой роман. Совпало это с очередной антиалкогольной компанией, и Твардовский потребовал, чтобы я "прошелся" по всей книге в смысле "выпивок". Я уперся. Меня уламывали. Наконец собралась вся редколлегия во главе с Александром Трифоновичем, и тут-то началось. Я дрался как лев. Как тигр. Но я был один, а их пятеро. И я, заливаясь слезами, сдался. И так по всей книге вместо поллитровки - четвертинка, в место четвертинки - стопка, вместо стопки - пиво. Кончилось все в уютном подвальчике - Твардовский, хлопнув рукой по рукописи, сказал: "Ну а теперь сил больше нет! Спустимся в подвальчик к милой нашей Нине и компенсируем, так сказать, все, что мы только что выкинули".
О водка, о проклятое зелье - нестершееся воспоминание о тех днях, когда Твардовский боролся с моей водкой в книгах и отнюдь не в нашей жизни, и возбудило во мне, ренегате изменнике, желание спеть тебе, проклятое зелье, эпиталаму. . .
Я пил тебя из всех возможных сосудов, из рюмок, стопок, стаканов (граненых и неграненых), из медных и алюминиевых кружек, бритвенных стаканчиков и завинчивающихся - из термоса, из тонких, китайского фарфора чашечек, из толстых фаянсовых с крышкой пивных кружек, просто из горлышка ("Из горла будешь?" и однажды просто сосал губку; пил утром, вечером, днем и ночью, дома, в гостях, на званных ужинах и банкетах, на свадьбах и похоронах, тайно в ванне, вынимал трясущимися руками из "загашника" специально недопитую четвертинку; в подъездах, парадных, пустых дворах, озираясь по сторонам и запивая пивом, в лесу, в горах, у моря (там-то на пляже в Ялте и произведен был эксперимент с губкой), на пароходе, в поезде, автомобиле, самолете; в землянке у раскаленной печурки, в шумной веселой компании - впятером, втроем, вдвоем, один. . . И со всей ответственностью могу заявить лучше всего пить вдвоем. - затхлой атмосфере прокуренной холостяцкой квартиры, закусывая колбасой и огурцом, разложенным на газете. Говорю со всей ответственностью и знанием дела пившего в лучших ресторанах из хрустального бокала и тыкавшего вилкой в трепетно-розовую осетрину, распластавшуюся на кузнецовском фарфоре. Нет! Дым столбом, вернее, пластами, окурки в блюдечке, колбасу или сыр перочинным ножиком, хлеб отламывается руками и макается в бычки в томате - на дворе ночь, оба сидят в майках, - и хот тут-то открываются такие глубины и просторы, решаются такой сложности мировые проблемы, распутываются и запутываются такие морские и гордиевы узлы человеческих взаимоотношений, открываются такие чистые нетронутые уголки и закоулки души, а перспективы так радужны и манящи. . .
И вот тут-то кончается водка. И нужно немедленно - достать, так как самое важное еще не сказано, самое сложное не распутано, самое сокровенное не приоткрыто, самое трогательное еще не выдавило слезу. . . День это или ночь, открыты магазин или закрыты, есть деньги или нет - значения не имеет. Открывается и находится то и другое -вытряхиваются все карманы всех пиджаков, прощупываются все швы и подолы. И - о! Трешка! Мятая, забытая, спьяна сунутая трешка, а в пальто под подкладкой сладко звенит еще что-то металлическое, и если не магазин, то ресторан, кафе, вокзал с заднего хода, через какую-то Светочку или Жанну или на худой конец полупьяного швейцара - о! Это ожидание, пока он куда-то уходит, Бог знает сколько времени пропадает, потом появляется с заветной ношей, завернутой в газету! И назад - в дым, табак, плавающие окурки. Если это вокзал или дальний ресторан, долго еще бредешь по бульварам, шевеля листьями, футболя пустые бутылки и превращая урны в пылающие жертвенники, в этих прогулках своя прелесть, свои откровения.
Да, вдвоем, вдвоем! Третий или засыпает или - самое худшее - вступает в беседу со своими "постойте, постойте, дайте же мне сказать. . . был у меня однажды такой случай. . ."
Нет, не надо третьего! вдвоем! А утреннее просыпание! Нет, не на третий или пятый день, когда все уже было - и люди, и музыка, и рестораны, и ненужные девицы, - а именно после той ночи вдвоем, когда ничего внутри не трясется и ты точно знаешь, что Борька или Игорь Александрович вчера получил деньги и что если к ним придешь. . .
Вот тут третий уже не мешает. Он даже нравится тебе. Нравится, что неожиданно обрадовался вам и понимает все, что предшествовало вашему визиту. И действительно вчера получил деньги, и извиняется только, что еще не успел сполоснуть физиономию, поэтому "придется, ребята, вам самим. . ."
И мы с радостью и веселием. сжимая в кулаках пятерки, мчимся по лестнице вниз в гастроном, и все продавщицы нам кажутся милыми и хорошенькими, и мы, разбегаясь по отделам, остря и пролезая хне очереди, наполняем авоську бутылками и банками. . . впереди - огни!
А было время - забавное, далекое время, когда водку продавали с семи часов, и
существовало бесчисленное количество
вариантов ее распития. . . С одним из них в те
незабываемые радужные времена и ознакомил меня Александр Трифонович Твардовский. "За мной!" - сказал он в одно прекрасное утро, раскрыв свои бело-голубые глаза и сразу вскочив на ноги. "За мной!"- проехав пол-Москвы на всех видах транспорта (кроме метро - его он не переносил, чего-то боялся, что-то его давило) мы оказались где-то возле Киевского вокзала, у магазина, вокруг которого, поглядывая на часы - было без пяти семь, - разгуливало десятка полтора таких же, как мы, жаждущих. Ровно в семь магазин открылся. Тихо с шуточками, не толкаясь, каждый взял свое, и - "За мной!" - мы оказались в очень симпатичном поленовском дворике, за длинными, вкопанными в землю столбами, и точно с неба, с облаков спустилась к нам симпатичнейшая бабушка и раздала нам по куску хлеба с солью и по помидору. . . О, милая бабушка! Как ласкова и прекрасна ты была, как кстати ты появилась, раздала свой паек и так же быстренько скрылась, собрав все бутылки. . .
Да, да, все знаем! Губит организм, разрушает психику, разрушает семью, и вообще страна спилась - все это нам известно - но, как говорится, что поделаешь? Так уж на Руси заведено, и так как выхода нет, сойдемся на знаменитом учении Станиславского: "Ищи в дурном хорошее, в хорошем дурное!" - лучше применимо к невоздержанию не скажешь. . .
Юрий Домбровский
|
|
